Письмо начиналось так: «Глубокочтимый Борис Леонидович! Я договорился о вручении экземпляров ваших книг музею имени Ганди… Учёные моей страны взирают на вас с глубоким волнением и почтением, восхищаются вашей великой работой…»

Пришло это письмо в Ашхабад из Дели от видного учёного-санскритолога. Это одно из многих писем, которые получает Б. Л. Смирнов, человек удивительной судьбы и таланта.

Отец Бориса работал в портовой больнице города Николаева. Мальчик любил встречать корабли. Санитар Фёдор говорил, что они приходят из далёкой Индии. Много раз мечтал Смирнов, уже будучи взрослым, побывать в чудесной стране. Да так и не пришлось. Он унаследовал отцовскую профессию.

Ашхабад в дословном переводе означает влюблённый город. Они нашли друг друга – человек и город. И человек умножил славу Ашхабада. Не так давно на одном из совещаний академик Б. Егоров, отмечая заслуги врача Смирнова в развитии отечественной нейрохирургии, с гордостью сказал, что не в Москве, не в Ленинграде, а в далёком Ашхабаде профессор Смирнов успешно сделал сложнейшую операцию на позвоночнике. О ней и сейчас ходят легенды. Рассказывают, как больной хирург взялся спасти жизнь молодого парня. Взялся потому, что, по общему мнению, случай был безнадёжным. 17 часов длилась операция. 17 часов вначале с перебоями, а потом всё ритмичней и ритмичней билось сердце оперируемого. А сердце Смирнова слабело. Были минуты, когда требовались неимоверные усилия воли, чтобы не упасть. Но рука хирурга ни разу не дрогнула, прикасаясь к чужой жизни. И он спас её. Ещё мне рассказывали, как во время землетрясения 1948 года погребённый под обломками дома профессор, когда его стали откапывать соседи, попросил:

– Не надо, оставьте меня. У меня ещё есть воздух. Помогите жене.

Труднее всего было отыскать очки. Но когда он их нашёл, то тотчас поспешил к институту. Рассвет застал Смирнова склонённым над операционным столом – дверью чьего-то разрушенного дома, наспех покрытого простынёй.

Лишь на вторые сутки буквально на руках принесли студенты своего профессора к дому – груде кирпича. Смирнов взял лопату и стал разгребать обломки. Он искал свои рукописи переводов Махабхараты. Две с половиной тысячи лет назад безымянные народные певцы и сказители начали слагать Махабхарату – вдохновенную песнь человеческому разуму, историю философии и государственной мудрости древних индийцев. Для индийского народа Махабхарата во многом то же, что для нас «Слово о полку Игореве». Она источник многоводной реки литературы, изобразительного искусства, кодекс нравов и обычаев, глубоко вошедших в народное сознание. Условно Махабхарату можно разделить на восемнадцать книг. Она содержит сто тысяч двустиший – шлок. Одна из наиболее чтимых книг – Бхагавадгита. По словам Джавахарлала Неру, к Гите обращаются все философские школы современной Индии. В своё время ею восхищались поэт Гёте и философ Гегель. Один из выдающихся просветителей XVIII века Н. Новиков перевёл Гиту с английского на русский язык. Отдельные эпизоды из Махабхараты перевёл с немецкого В. Жуковский.

Думать о Махабхарате Смирнов начал с 1918 года. Он, недавний выпускник Петербургской военно-медицинской академии, возвращался из окопов империалистической войны домой, на родную Черниговщину. В Киеве эшелон застрял на несколько суток. Смирнов бродил по Крещатику, заглядывал в книжные лавки. Там, где сейчас находится книжный магазин Союза писателей Украины, в те годы торговал букинист. Здесь молодой врач наткнулся на потрёпаный санскритский словарь. Ночевал юноша на вокзале. Место ему досталось на полу, под огромным столом с массивными ножками. Входили и выходили люди. Начинались и затихали ссоры. Облако махорочного дыма тянулось к потолку. Подложив под голову шинель, Смирнов листал словарь. Если оторваться от книги, видны сапоги, лапти, приклады винтовок. Борис поглощён чтением. Он решает изучить один из древнейших языков мира. Так на Киевском вокзале произошла первая встреча врача Смирнова со Смирновым-лингвистом и историком литературы.

Б. Л. Смирнов заинтересовался санскритским словарём в силу правила, ставшего важнейшей чертой характера,– никогда не оставлять без внимания явлений, о которых не имеешь представления. В этой любознательности – начало его таланта, воспитанного беспрерывным титаническим трудом. Ни одного дня без нового слова. Вот откуда и знание семи языков, и целая серия серьёзнейших исследований в области медицины, и докторская диссертация, и тома переводов индийского эпоса.

Много лет не расставался Смирнов со словарём, купленным в Киеве. Прочитаны горы литературы по истории Индии. Тридцать три года ушло на перевод первой книги Махабхараты. Он шёл к цели оригинальным путём. На русский язык непосредственно с санскрита почти никто не переводил. Каждую свободную секунду работал Смирнов. Болезнь приковала его к постели. Пустое, что мир замкнулся в четырёх стенах комнаты. Ещё не всё задуманное доведено до цели. Ещё остался долг перед Индией.

На тумбочке возле кровати Смирнова лежит перчатка. Обыкновенная трикотажная перчатка коричневого цвета. Смирнов надевает её на правую руку, и сквозь дырку выглядывает указательный палец. Как пианист, он делает гимнастику, пробует силу пальцев и только после этого берёт карандаш. Он привык работать в перчатках. Незачем всё время глядеть на высохшую больную кисть. Под карандашом оживают страницы Махабхараты – бессмертной поэмы о любви и верности.

Санскритский язык изобилует ассонансами, аллитерациями и внутренними рифмами. Переводить Махабхарату силлабо-тоническим да ещё рифмованным стихом – это значит искажать смысл подлинника. Долго не давалась Смирнову душа санскритского стихотворного языка. Однажды вечером сын читал внучке пушкинские сказки. Дверь в комнату Смирнова была приоткрыта. Машинально подчиняясь ритму пушкинского стиха, Борис Леонидович перевёл одну строчку, другую, пятнадцатую. И вдруг почувствовал, что нащупал тропинку.

И вот рука в старенькой перчатке сжимает карандаш. В памяти Смирнова возникают родное село на Украине, слепой кобзарь у дороги и его рокочущая бандура, славящая народных героев.

Вольный стих русских и украинских сказаний как нельзя лучше сумел передать стихотворную форму Махабхараты. Цепь сравнений потянулась к греческой и вавилонской мифологии и вместе с расшифровкой терминов индийской философии легла в убористые абзацы комментариев, которые сами по себе могут составить честь любому филологу и историку.

Выход в свет «Сказания о Нале», а затем ещё шести томов Махабхараты произвёл радостный переполох в учёном мире. Известный санскритолог, доктор филологических наук И. Рабинович откликнулся письмом, в котором были такие строчки: «Ваши тома Махабхараты были для меня, как и для моих товарищей, полной неожиданностью. Хорошо представляю, как трудно было вам работать над переводами и комментариями вдали от библиотек Москвы и Ленинграда, вдали от коллектива индологов-санскритологов. То, что вы сделали, мог выполнить только коллектив…»

Я вспоминаю свои встречи с Борисом Леонидовичем. Вспоминаю, как сидел в его комнате, перелистывал рукописи. Смирнов молчал и на все вопросы отвечал односложно:

Годы и труд – вот весь мой секрет. Впрочем, есть и ещё один.– Он хитрюще улыбнулся и добавил: – Есть у меня помощник. Извольте взглянуть.

Смирнов попросил поставить на стол ящички, стоящие возле шкафа. Обыкновенные ящички, которые можно встретить в библиографическом отделе любой библиотеки. Но они были необыкновенными. Почти полвека изо дня в день конструировал свою «вторую память» учёный. Ящички содержат пятнадцать тысяч конспектов книг, статей, прочитанных за всю жизнь. Самых важных конспектов. Пятьдесят лет ушло на это. И когда после землетрясения в Ашхабаде не осталось ни одной библиотеки, его энциклопедия была почти единственным источником знания по различным отраслям науки, откуда он сам и его товарищи черпали крупицы знаний.

Я не могу оторвать взора от руки Смирнова, одетой в трикотажную перчатку. Смирнов перевёл пятнадцать тысяч шлок. По объёму это больше, чем «Одиссея» и «Илиада» вместе взятые.