Дорогие друзья, переводы Б.Л. Смирнова из Махабхараты – это очень многомерное, многоплановое, многостороннее явление нашей культуры и эти переводы как бы обращены к самым разным аудиториям, к разным группам людей. Если брать широко, переводы Б.Л. Смирнова – это, конечно, некий акт просветительства, акт популяризации, знаний об Индии, о древнеиндийском культурном наследии. В этом качестве они обращены к очень широкой аудитории, практически ко всем образованным людям, которые интересуются индийской культурой, искусством, литературой и т.д. И эта категория людей воспринимает труды Б.Л. Смирнова по-своему.

С другой стороны, переводы Б.Л. Смирновым таких текстов, как Бхагавадгита, несомненно явились фактором развития современной традиции духовного знания в России, и в этой ипостаси у них особая аудитория: адепты духовных практик и мистических философий, которые, разумеется, воспринимают эти тексты по-своему.

Но в то же время переводы Б.Л. Смирнова - это и звено в развитии научной традиции русских переводов философских текстов Мбх. И вот, как представитель этой академической переводческой традиции, я и хотел бы оценить место и роль в ней переводов Бориса Леонидовича. Сказать сегодня вам о том, как мои коллеги индологи относятся к трудам Б.Л. Смирнова, что они в них очень ценят, чем они восхищаются, что, может быть, критикуют. И если критикуют, то справедлива ли эта критика.

Конечно, ни один обзор истории изучения Махабхараты или переводов из нее в России не обходится теперь без упоминания трудов Б.Л. Смирнова. Вот только как о нем упоминают? Безусловно, все говорят о его переводческом подвиге (проделал в короткий срок гигантскую работу насмотря на мучительную болезнь), о его гражданском мужестве - и действительно, какое мужество требовалось, чтобы в 50-х годах, при Хрущеве, выступить с переводом Гиты! Лишь немногим позднее перевод буддийской Дхаммапады Вл.Н. Топорова вызвал такую бурю, что она, говорят существенно ускорила смерть Ю.Н. Рериха. Б.Л. Смирнов, когда-то в прошлом ссыльный, вполне мог за свой перевод, как за ‘пропаганду религии’, что равнялось ‘антисоветской агитации’, потерять все и опять вернуться в положение ссыльного или зека. Ведь ещё в 1949 году с Дебольским произошло то, о чём сегодня говорили: сажали в это время за всякое проявление религиозности, а тут - издал человек перевод Гиты! Конечно это требовало колоссального мужества, но тут была еще и гениальная интуиция (может быть, и йогическая): ощущение того, что вот в этот конкретный момент - можно, что именно сейчас, вероятно, и пройдет! Был на самом деле уникальный момент - всесоюзная эйфория советско-индийской дружбы после первого, кажется, выезда советских гос. деятелей за рубеж и триумфального приема там. Я помню, как стояли гигантские очереди в кинотеатры, для того чтобы просмотреть документальный фильм о визите Хрущёва и Булганина в Индию. Это был цветной фильм. Там в первые мы могли увидеть индийские храмы, там звучала эта завораживающая музыка, там были танцы, там показывали йогов индийских, в общем - это было сплошное чудо. Повсюду звучал лозунг: ”хинди-руси бхаи-бхаи’’, “индийцы и русские – братья”! И в этот момент выходит Гита, с надписью ‘Посвящается братству народов Индии и СССР’. Как запретишь?! И ни у одного начальника среднего и низшего звена просто не поднялась рука на то, чтобы запретить, а до высшего начальства, слава Богу, не дошло, что там такое напечатали в Ашхабаде.

Наряду с мужеством, отмечают и просветительское значение переводов Б.Л. Смирнова. Мало кто сейчас представляет себе, в каком убожестве пребывала тогда, в момент выхода переводов Б.Л. Смирнова, наша индология. Ведь в 30-е годы классическая индология, изучение санскрита и классической инд. культуры были полностью выкорчеваны. Блистательная петербургская школа исследований индийской философии (школа Ф.И. Щербатского) была разгромлена, уничтожена физически. Само занятие классической индологией было под запретом. Изучение Индии свелось к изучению разговорного языка хиндустани (хинди и урду), в основном - по газетным текстам. Только сам глава этой новой школы, акад. Баранников мог позволить себе иногда перевести с хинди какой-нибудь текст с индуистской религиозной тематикой, воспринимавшейся как занятная мифология, да еще своему ученику В.И. Кальянову он дал задание начать перевод с санскрита Махабхараты, и в 1950 году вышел перевод первой книги, Адипарвы. Но что это был за перевод! Прозаический буквальный перевод, слово в слово (Кальянов называл такой перевод ‘научным’). Дух подлинника там и не ночевал.

И вот на этом фоне являются переводы Б.Л. Смирнова, с их прекрасным языком, с обширными комментариями, причем в них Б.Л. использовал основные достижения европейской науки о Махабхарате, включая хорошо им проработанные и учтенные переводы предшественников. Это было как бы возрождением классической индологии в России! Хотя, конечно, Б.Л. Смирнов в интерпретации текста и в переводе мог опираться на опыт европейской науки только дореволюционной, максимум - науки до начала 20-х годов, когда еще поступали в СССР научные книги по индологии. Но все-таки это было возрождением, культурным прорывом после трех десятилетий гробового молчания. Здесь важно еще то, что Б.Л. Смирнов, в числе своих предшественников выделил, руководствуясь безошибочным чутьем, на кого положиться в первую очередь. В интерпретации и переводе философских текстов он ориентировался прежде всего на великого немецкого интерпретатора и переводчика текстов инд. философии П. Дейссена (и О. Штрауса). Переводы Дейссена по точности едва ли превзойдены и сейчас. Ориентация на Дейссена, на Штрауса придала переводам Б.Л. Смирнова особую надежность. Эту роль Б.Л. Смирнова как пионера, возродившего в СССР изучение культурного наследия Индии, популяризировавшего индийскую культуру у массового советского читателя - также признают все индологи.

Отдавая должное Б.Л. Смирнову за его подвижничество, гражданственность, героизм и просветительство, индологи, однако, подчеркивают обычно, все-таки, его непрофессионализм. Тут надо сказать, что, конечно, профессиональным индологом (санскритологом) Б.Л. Смирнов не был. В востоковедении профессионализм обретается только после 20-30 лет интенсивной работы исключительно по специальности, когда исследователь просто живет мысленно в изучаемой культуре. Только тогда достигается подлинная компетентность. Б.Л. Смирнов, мы знаем, всю жизнь был профессиональным медиком. Санскрит он учил по учебникам (это исключает хорошее, полное знание). Смирнов не знал так, как знает индолог-профессионал, реалии индийского быта, социальные нормы, флору и фауну и т.д. На уровне таких бытовых деталей, случалось, он что-то недопонимал, у него есть подобного рода неточности. Но, на мой взгляд, у переводов Б.Л. Смирнова есть одно важное преимущество, которое полностью перевешивает их недостатки, вызванные неполным профессионализмом переводчика.

Такие тексты древнеиндийской культуры, как Бхагавадгита, обладают особым свойством. В самой Махабхарате Кришна говорит о Гите, что он пропел этот текст, пребывая в состоянии глубокого йогического погружения, и говорит, что даже он сам уже не может этого повторить. Действительно, текст Гиты основан на опыте очень глубокого проникновения в тайники психического мира человека. В нем затрагиваются некие глубинные архетипы, которые резонируют в душе читателя. Гита - это текст, подобный Евангелию в том отношении, что этот текст может вдруг, неожиданно ‘заговорить’ c читателем. Вы знаете, что за чтением Гиты, как и за чтением Евангелия многие люди переживали спонтанное религиозное обращение, внезапное пробуждение религиозных интересов. Вот почему Гита в некотором смысле - боговдохновенный (или ‘йоговдохновенный’) текст.

Если переводчик такого текста, как Гита, глух к его религиозному содержанию, решает просто техническую задачу, переводит Гиту так же отстраненно, как, скажем, пейзажный текст, в к-ром перечисляются различные деревья в лесу (таких немало в Мбх) - то такой перевод никогда не сохранит это удивительное свойство подлинника - его способность говорить с душой читателя. И то же самое: если переводчик подходит к тексту Гиты с меркой каких-то своих предвзятых идей, пытается приспособить великие образы Гиты к тому, чтобы в них вложить свои, чуждые Гите идеи - опять это свойство теряется (Каменская и Манциарли). А может быть и так, что переводчик благоговеет перед Гитой, очень глубоко проникает в ее смысл во всех деталях - но пытается уложить текст в прокрустово ложе европейского стихотворного метра - и снова очарование Гиты потеряно, она теряет хотя бы частично свою власть над нами. К сожалению, так случилось со стихотворным переводом Гиты прекрасного ее знатока В.С.Семенцова.

Перевод Гиты Б.Л. Смирнова, какие бы мелкие неточности в деталях не находили в нем дотошные критики, - сохраняет это удивительное свойство подлинника говорить с сердцем читателя. Именно он дал толчок исканиям сотен, может быть - тысяч людей в разных уголках тогдашнего Сов. Союза, и именно на нем, вообще на работах Б.Л. Смирнова, основаны некоторые удивительные, невероятные на первый взгляд духовные свершения наших земляков и современников.

Точность и глубина переводов Б.Л. Смирнова базируются не только на правильной интерпретации, проникновении в дух подлинника, но и на удачно найденной формальной организации перевода. К сожалению, этот формальный аспект переводов Б.Л. Смирнова современные индологи, говоря о нем, либо игнорируют, либо критикуют, а между тем Б.Л. Смирнов явился и здесь новатором, проложившим дорогу в будущее.

Дело в том, что тексты Махабхараты прежде переводили либо стихами, либо прозой. Правильными русскими стихами переводить индийский эпос нельзя, это показал и неудачный перевод Гиты Казначеевой, и уже в советское, послевоенное время: перевод акад. Баранниковым Рамаяны Тулсидаса, чудовищный по монотонности. Но и чистой прозой индийский эпос переводить не получается, что и продемонстрировал уже первый перевод В.И. Кальянова.

На эту дилемму (переводить прозой или стихом) указала при обсуждении перевода Кальянова на Кафедре инд. филологии ЛГУ в 1950 г. современница и единомышленница Б.Л. Смирнова Н.В. Лобанова. Она - единственная из подлинных учеников Ф.И. Щербатского, которая пережила репрессии и смогла даже вернуться в Ленинград. Скромно работала лаборанткой на кафедре у А.П. Баранникова. А в тайне - переводила с санскрита тексты из Мбх. И вот она на этом роковом для нее обсуждении (резко критический отзыв о работе Кальянова стоил ей очень дорого) показала, что возможен лишь третий путь: переводить прозой, но такой, которую ‘пронизывает воспоминание о стихе оригинала’. ‘Даже и в прозаическом переводе Махабхараты, - писала она, - читатель должен ощущать исчезнувший стих’, а сама проза перевода должна быть ритмизованной. Н.В. оставила образцы выполненных в этой манере переводов, и нам удалось два из них опубликовать в 1990-х гг. Они очень похожи по стилю на переводы Б.Л. Смирнова: и у Лобановой, и у Смирнова мы имеем дело, по сути дела, с ритмизованной прозой (хотя Смирнов предпочитал называть свою форму «свободным стихом»), там и там сохраняется разбивка текста на шлоки как ритмико-синтаксические единицы. Это сходство не удивительно. У дочери Н.В. Лобановой (В.К. Афанасьева) сохранились письма Б.Л. Смирнова, свидетельствующие, что они с Н.В. обменивались опытом перевода, формулировали общие теоретические установки, причем по письмам видно, что Б.Л. Смирнов высоко ценил замечания и отзывы Н.В. Ведь в ее лице он получал, собственно говоря, признание своего переводческого метода со стороны школы Ф.И.Щербатского - разгромленной, ушедшей в прошлое, но остававшейся наиболее авторитетной в российской индологии.

Когда в конце 1960-х гг. мы с С.Л. Невелевой приступали к работе над переводами из Мбх (продолжая как бы проект полного перевода, начатый Кальяновым), мы, однако, не пошли по кальяновскому пути. И вырабатывали мы свой метод с учетом опыта Б.Л. Смирнова. Мы переводим прозой, но прозой ритмизованной, с инверсиями, со специально поэтическими формами слов, что не раз вызывало недоумения и протесты издательских редакторов. Мы строго придерживаемся принципа: одной санскритской шлоке должно соответствовать одно русское предложение.

Мы только что сдали в печать перевод 14-й книги, «Ашвамедхикапарвы». В него входит один из текстов, ранее переведенных Б.Л. Смирновым – «Анугита», текст ранней Санкхьи. Чтобы дать вам представление о том, как мы переводим, я приведу самое начало « Анугиты».

«Джанамеджая сказал:

Когда Кешава с Арджуной, сразив всех врагов, пребывали, великие духом, в том Доме собрания, - о чем беседовали они, о дваждырожденный?

Вайшампаяна сказал:

2-4. Вернув неделимым все свое царство, исполненный ликования Партха в том прекрасном Дворце собрания вместе с Кришной предавался забавам. Как-то раз оба они, веселые, в сопровождении родственников, забрели ненароком в один из залов того дворца, подобный залу в райском дворце на небесах. И Арджуна, сын Панду, наслаждаясь обществом Кришны и любуясь тем дивным дворцом, сказал такие слова:

5-7. “Накануне битвы, о мощнодланный сын Деваки, я зрел воочию твое величие и твой образ Вселенского Владыки. Но все, что ты из дружеского расположения соизволил поведать мне тогда, я забыл, о Кешава, ибо разум мой пострадал от потрясений. Теперь снова пробудился у меня интерес к этим предметам, но ты собираешься уехать в Двараку - о почтеннейший владыка, Мадхава!”

8-13. Услышав это, достойнейший из наделенных речью, вместилище великого духовного пыла Кришна обнял Пандаву и так ему ответил: “Я поведал тебе тайну, о Партха, я описал тебе извечную дхарму в ее истинном виде, а также все нетленные миры. Досадно мне, что ты не обрел просветления и не усвоил сказанного. Значит, ты маловерен и неразумен, о Партха! А ведь я, возвестив тебе словесно о Брахмане, уместил в этом всю дхарму; больше я уже не смогу рассказать все это полностью! Ибо тогда я повествовал о высочайшем Брахмане, будучи погружен в йогу. А сейчас могу лишь поведать тебе одно древнее сказание, чтобы ты, обретя должное состояние сознания, пошел высшим путем. Слушай, о достойнейший из блюстителей дхармы, как я расскажу об этом!»

Как видите, мы переводим «Анугиту» ритмизованной прозой, за которой, как я надеюсь, угадывается стих оригинала. То есть, мы следуем по стопам Б.Л. Смирнова. Недаром в нашем предшествующем томе переводов из Махабхараты, в издании 10-й и 11-й книг, мы с С.Л. Невелевой так и написали, что ощущаем себя связанными преемственностью именно с традицией Б.Л. Смирнова и Н.В. Лобановой. Мы очень надеемся, что в скором времени к нам в нашей работе над переводом индийского эпоса присоединится и молодежь, собственно молодые уже начинают работать, причем стилистически мы их ориентируем в том же направлении. В 2002 году должна выйти шестая книга Махабхараты, которую долгое время все обходили, индологи долго не решались браться за нее, потому что в ней-то и содержится Бхагавадгита. Сейчас эта книга выходит в переводе профессора В.Г.Эрмана из Петербургского университета. Новый перевод Гиты будет прекрасным дополнением к переводу Б.Л. Смирнова, потому что в этом переводе учтены все те новые чтения трудных мест с новой интерпретацией, которые были предложены учёными мира за истекшие годы. И, кроме того, стилистически В.Г. Эрман, по его собственным словам, в значительной мере ориентировался на опыт Бориса Леонидовича.

В итоге, заключая свой доклад, я могу с надеждой сказать, что по моему мнению переводческой традиции, у истоков которой стоял Б.Л. Смирнов, принадлежит будущее!