Гегель, можно сказать, родился в мундире. Его предки были чиновники в мундирах, чиновники в рясах, чиновники без мундиров - учителя, а отчасти, хотя и ремесленники, но тоже - цеховые. Все это отразилось на его философии, особенно на бездушнейшей "Философии Духа", больше же всего - на его учении о праве. Назвать конституционное государство "Богом" мог только тот, кто был чиновником от утробы матери.

Нельзя читать без глубочайшего отвращения отвлеченные определения его "Логики" или "Феноменологии", если переложить их в живые, конкретные.

Гегель по природе своей неспособен понять, что сыновство и отечество есть всеобщий закон и что феноменология должна быть изображением приходящих в сознание сынов, отпадших от отцов, и сынов блудных, распадшихся, забывших о своем братстве.

Для ума, не отрешенного от чувства и воли, бытие, сопровождаемое небытием, требует пакибытия; почувствовавшие в возникновении боли рождения, а в исчезновении - страдание и смерть не могут не жаждать замены утраченного воскрешением.

"Нечто" и "Иное"⁴⁴ (при всей кажущейся простоте этих понятий) - уже смертельные враги, два Каина! Если бы "Нечто" и "Иное" представляли <собою> два пола, то и тогда, произведя "Третье", они были бы уже поглощены (стали бы уже сами жертвами процесса поглощения). "Нечто" и "Иное", то есть "Чужое, Небратское", ограничивая друг друга, создают уже вражду <и возводят возможность отчуждения и вражды в> бесконечность.