|
|
|
|
|
из II тома "Философии общего дела" |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
из III тома "Философии общего дела" |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Заметки к работе «Супраморализм» |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Комментарии |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Заметки к работе "Супраморализм" 105
Все пасхальные вопросы, как и сама Пасха, требуют перехода от города к селу. Первая часть каждого вопроса говорит о том, что есть и что не должно быть, т. е. говорит о городском. 2 я часть говорит о том, что должно быть и может быть лишь в селе. Вопрос о искусственном пауперизме и неестественном богатстве миллионеров и биллионеров есть вопрос городской, но в этом вопросе разработана только первая часть, а вопрос дела, об употреблении миллионов, почти не разработан. От слова pauper - [1 слово неразб.] пауперизм, а от слова [пропуск] - мы не имеем производного слова, подобного пауперизму, так что род человеческий еще не пришел к признанию богатства и бедности - двумя несчастиями, даже первое признает счастием, что и доказывает его несовершеннолетие.
Во 2-м вопросе о двух религиях, мертвой и искусственной, в коей Гуманизм вытесняет Деизм и обращается в атеизм, и живой, первая есть городская и очевидно несостоятельная, вторая в селе начинается и только в нем может получить полное приложение.
3-й вопрос есть вопрос о двух отношениях разумных существ к неразумной силе природы: весенней рождающей и осенней и зимней умерщвляющей, отношении нынешнем, городском, неестественном и будущем, каким оно должно быть и каким может быть лишь в селе.
4-й вопрос о двух разумах или философии как младенчестве человеческого рода, распавшегося на два безумных отделения, нужно посвятить автору записки об Антихристе Пансофию Соловьеву106. Вернее же сказать, философы, как блудные сыны, выделились от народа и после двух с половиною векового блуждания пришли к абсурду, указанному в эпиграфе, который и есть наказание за отделение. Вопрос о двух разумах и двух сословиях есть чисто городской. Для села всегда существовал один разум, в котором действие соответствовало знанию (или вере); хотя это действие было мифическое или мистическое, в будущем оно станет не мистическим, <а> действительным.
4-й эпиграф: "Познай самого себя", - говорил демон Сократа. "Познаю ergo существую, т. е. я познающий, следовательно, существующий, все же прочее есть лишь познаваемое ergo - не существующее (мое представление)". Здесь вся История философии: от ее начала в Дельфии до ее конца в Кенигсберге и Йене. Тут вся История философии в ее поражающей нелепости и ненужности, доказывающей, что сущее существует, тогда как человеку нужно знать, почему живущее умирает.
К первому эпиграфу нужно бы, кажется, сделать прибавку. "Пока будет смерть, будет и бедность, будет и богатство, т. е. будут и скудость и излишество", которые и сами по себе смертоносны. Социализм делал вопрос лишь из бедности. Богатство еще не стало вопросом для него, да и не для кого!
В 3-м вопросе ко 2-му эпиграфу: "Не с природою одною жизнию, а с себе подобными нужно жить, хотя и природа есть враг лишь по бездействию нашему и розни". Или же можно отдельно изложить так 3-й эпиграф: "У человека как разумного существа есть один только враг - слепая сила природы, но и она - враг, пока есть вражда между людьми (или нет между ними мира)".
* * *
Во всех 12-ти вопросах107, в первой части, где говорится о том, чтo есть и чтo не должно быть, замечается факт, а [во] второй, где говорится, чтo должно быть, заключается проект. Факт, пред которым преклоняются ученые, и Проект, который не может понять осужденное на бездеятельность, обреченное на мышление сословие. К 1 й части принадлежат: эволюция, прогресс и регресс, культура, цивилизация, городское, европейское, американское, отживающее, умирающее. Сюда же относится и недозревшее, вытесняемое, порабощенное, т. е. то, что должно оживить отживающее. Если [же] заменить, [то будет] регуляция вместо эволюции, воссозидание [вместо] рождения, вместо искажения и уродования (культуры) - созидание вольное, самодеятельное, сельское, русское, музейское. Ограничение храмовою лишь деятельностью, верою, без явного дела, чаянием без исполнения, верою без осуществления [происходит] благодаря розни.
По всем же вопросам, в первой части заключается или отживающее, или недозревшее и во второй - восстановленное и зрелое.
* * *
Наконец само время, История ставит вопрос о золоте, которым ребячески увлекается пошлая Европа, и о прахе отцов, который чтит старый, многоиспытанный Китай108, Золото ли с его блеском, с его безжизненным бессмертием, видимою несокрушимостию, золото - представитель богатства - или прах, в который обратились наши отцы, в который обратимся и мы, прах - представитель нравственности? Если при теснейшем соединении всех сил всех людей, ставших орудием воли Божией, окажется невозможным возвращение этому праху, который некогда жил, [жизни,] то тогда только правы презирающие добродетель Горький и ему подобные и Ницше. Если добродетель - не воскрешение, то их издевательство над нею вполне основательно. Воскрешение - здесь не награда, а невозможность, - бессилие ума, знания, чувства. Как ни противны мне наши ницшеанцы, но они в тысячу тысяч раз лучше всех западников и славянофилов, начиная от Белинского и Хомякова до Михайловского, Протопопова и Волынского, Киреева*.
"Смена поколений - процесс естественный и разумный", - говорит неразумный Протопопов109, быть может, не замечая, что делается панегиристом смерти, как Толстой. "Как ни живи, а все умрешь", - говорит Горький и во имя этого убеждения, т. е. смены-то поколений, обращается к юродивому (очень вероятно, Толстому): "Зачем ты, брат, скандалишь? - Стремлюсь, говорит, к самоусовершенствованию… - Чего же, мол, ради? - Как так - чего ради? В совершенствовании человека - смысл жизни. - Ну, я этого не понимаю. Вот в совершенствовании дерева смысл ясен… его употребят на оглоблю, на гроб…"110 *"Ну, будет, будет расти, ну, а дальше", Тургенев, вложив эту фразу в уста Базарова, думал вконец уничтожить все молодое поколение, которое, по всей вероятности, этого в 60 х годах не говорило, а вот через 50 почти лет эта фраза получила, наконец, должную оценку. "Умнее этих слов никогда ничего не было сказано"111. И эта не фраза, а искреннее слово было еще противопоставлено фразе пошлой, ограниченной, о которой сказано: "Глупее этих слов никогда ничего не было сказано", Я не привожу ее, потому что она того не стоит112. Появление этой партии наших ницшеанцев** составило новую эпоху. Оно сблизило, примирило все прежние партии, как ни велика была между ними вражда. Протопопов признает свое родство с шестидесятниками, семидесятниками, с людьми 40 х годов, и не только с западниками, но [и] славянофилами. Он призывает Бога, Христа, апостолов. Так напуган он появлением этих смельчаков, сказавших старые-престарые истины, но лишь отрицательные. К этим господам, так суеверно относящимся к смерти и ни малейшего сомнения не допускающим в ее непреодолимости и непреложности, можно обратиться с таким же вопросом, с каким я обратился к декаденту, копающемуся в прахе "Русского Архива" (кажется, Брюсову?113): откуда у них такая слепая вера в смерть? Вопрос этот должен иметь большую силу, ибо не может быть сомнения, что никакой критике этого вопроса, вопроса о смерти, они не подвергали; "что человек живет однажды" - это также принято на веру, и говорят они об этом по указке двадцати и более векового опыта. Попробуем поднять этот вопрос вместо вопроса о богатстве и бедности, которым до сих пор занимались. Этот вопрос предлагается и верующим, и неверующим, и для тех и других этот вопрос будет совершенно новый, ибо верующие считали веру представлением, мыслию, а не делом, а неверующие, т. е. философы и интеллигенты, по табунному чувству считают необходимым приносить жертвы чудовищу.
Философов XVIII века принято называть скептиками, XIX - критиками, а следует [называть] их людьми величайших суеверий и глубочайших предрассудков. Эти философы без всяких оснований присвоили себе право ставить пределы человеческой деятельности. Прежние философы - догматики - также полагали пределы, но они имели Бога, будто бы создавшего ограниченные существа, т. е. дураков, тогда как люди сами себя ограничивали своею взаимною борьбою. Новые же философы присвоили себе право держать человека в вечной зависимости от слепой силы природы. Философам даже казалось, что полагать границы совершенно безопасно; ошибки тут быть не может. Спектральный анализ был бы открыт ранее 60 х годов, если бы Конт не воспретил химикам переносить свои анализы за пределы земли, но это частности... А на чем основано следующее утверждение, как не подлежащее сомнению: "Умирать и платить подати всем должно"?*** 114 Под критиками нужно разуметь философов, присвоивших, захвативших, узурпировавших себе право ставить человеку преграды, которые он не должен переходить, ограничивать же пределы в области труда человеческого называется не леностью, а смирением и скромностью.
Затем в вопросах о двух разумах (4), о двух чувствах (5), о двух волях (6), двух обществах (7) раскрываются причины нашего бессилия против умерщвляющей силы природы, заключающиеся в распаде способностей человеческой души и разъединении людей на два общества, а затем [ставятся вопросы о] науке (8), не как она есть, т. е. как рабыня индустриализма, а как она должна быть, и [об] Искусстве (9), не как игре или творении мертвых подобий, а как всеобщем воссоединении для регуляции слепою силою и обращения ее из смертоносной в оживляющую. Такие наука и искусство с верою, как осуществлением чаемого, будут не противоречием, а единством. Это примирение веры и знания и есть Православие или Пасха, как праздник и как дело (10). Когда начнется это дело, тогда все нынешнее и все прошлое окажется несовершеннолетием, в признании же несовершеннолетия заключается полная амнистия.
Самодержцу, которого предшественникам на Византийском троне вручались при самом венчании на Царство, при помазании [акакия], Символ праха отцов, праха, который имеет востати, и держава, в которую полагался прах всех трех тогда известных частей света, указывающий на всеобщность востания, принадлежит почин в решении вопроса о жизни и смерти, в осуществлении чаяния человеческого рода. Задача Самодержавия - в восстановлении сельского населения на Западе*.
Все двенадцать вопросов распадаются на четыре группы. Первая группа заключает в себе обращение к всем верующим и неверующим по вопросу о смерти и жизни взамен вопроса о богатстве и бедности, или вопросу о прахе предков вместо вопроса о золоте как представителе богатства, отце бедности.
Во второй группе, из четырех вопросов состоящей, говорится о всех способностях, подведенных под три вида (два знания, чувства и воли), всех людей, представленных в двух обществах: в обществе культа женщин и в обществе культа умерших.
В третьей группе, состоящей из трех вопросов о средствах приведения в исполнение дела сынов человеческих, [содержатся вопросы] о Искусстве и Науке, о таких, каковы они есть и какими должны быть, а сии последние объединяются с верою, т. е. Православием, которое есть народовоспитательная религия в определенном виде; [это вопрос о] Пасхе как празднике и как Деле воскрешения.
В четвертой группе, состоящей из двух вопросов, заключается и объявление рода человеческого несовершеннолетним, и [вопрос] о всемирной амнистии как принадлежности праздника Пасхи (вместо конца мира и страшного суда, вместо воскресения гнева) и манифеста венчания на Царство Царя (вместо Антихриста), в праотца место ставшего и от Бога отцов поставленного.
* * *
Супраморализм тождественен долгу Всеобщего Воскрешения115 или всемирному делу спасения, признающему лишь условную кончину мира, тождественен самому Христианству в его нераздельной полноте, когда еще догмат не отделился от заповеди и богослужения, тождественен кафолизму, т. е. Православию, отождествляемому с Пасхою Воскрешения как праздником и всеобщим Делом.
[Как] учение [же] о долге спасения мира от разрушения чрез исполнение заповеди, воли Бога, т. е. возвращение раскаявшимися сынами жизни отцам, супраморализм противоположен учениям, ведущим естественно к разрушению мира, каковы критицизм - это мнимое знание без всеобщего Дела - или хамитизм, мистицизм, не требующий объединения для воскрешения, и имморализм, требующий разъединения. Рассматривается он (супраморализм) в связи с Историею Природы, земли и неба (космоса) или с естественными бедствиями (метеоро-космическими) - голодом, мором и трусом и с указанием на средства спасения в Истории разумных существ, если только нынешняя История не будет подобна последним векам Древней Истории, приведшим ее к погибели, - эпохе непрерывных войн диадохов и эпигонов, Александрийской эпохе библиотек и музеев, соперничествующих, как Александрия и Пергам, - а будет указывать на библиотеки и Музеи, всенаучные и всехудожественные, заменяющие борьбу обменом и соединяющие для совокупного дела.
Возражение на несоразмерность 3-й части с двумя первыми находит свое оправдание в Евангелии, которое о разрушении Иерусалима говорит подробнее, чем о разрушении мира, - так [и] мы более распространяемся о раскаявшихся Университетах, воссоединяющихся с Музеями предков и с храмами Богу отцов, [об] обращении орудий войны в орудия спасения от голода, моров, хотя это только начало спасения, и гораздо меньше говорим о том, как наше уже меркнущее Солнце опять воссияет блеском, подобным Сириусу, и Луна - это угасшее светило - даст свой свет, подобно нашим полярным сияниям и блещущим молониями экваториальным кольцам.
* * *
Супраморализм как теория против имморализмов Толстого и Ницше116 также как теорий и Супраморализм как факт, как вертикальное положение, как противодействие всемирному тяготению, держащему на привязи, на цепи разумные, сознающие существа и разбрасывающему слепые миры на бесконечные [расстояния], лишая таким образом средств существования чувствующие существа, осуждая их на смерть, в смене поколений создавая бесконечно большой ряд смертных казней, пожирание последующими предыдущих, патрофагию. Народная религия видит в небе патрофикацию мысленную, научная философия видит патрофагию действительную, а наука, какою она должна быть, т. е. Супраморализм, требует действительной Патрофикации, т. е. объединения распадшихся миров, и освободит чувствующие существа от цепей слепого тяготения.
Весь проект перехода от Истории, как она была и есть, всемирно-мещанской, к Истории, какою она должна быть (т. е. проективный разум, объединяющей два разума - теоретический и практический), всемирно-крестьянской, можно выразить двумя словами (мiр и мир) и изобразить двумя чертами (горизонтальною и вертикальною).
Теперь и прежде, т. е. в настоящем и прошедшем, слова, одинаковые в произношении, совершенно противоположны в действительности, т. е. Мiр в смысле вселенной есть выражение не мира, а вражды и несогласия (хаоса), а должны эти слова (мiр и мир) не в произношении лишь, но и в действительности быть тождеством, хаос превратить в гармонию.
Горизонтальною [чертою] изображается - падение и смерть, а вертикальною - востание и воскрешение, т. е. также что есть и было и что должно быть.
Переход от горизонтального к вертикальному есть переход от смерти к жизни; переход от земли к небеси есть торжество вертикального положения - противодействия падению.
Эти два способа проявления: словом и образом - могут быть названы западным и восточным (Крайнего Востока, Китая). Мiр - хаос и мир - гармония. Горизонтальная черта - смерть и падение, а вертикальная - воскрешение и жизнь. Вселенная останется хаосом - Царством от мiра сего, Царство же не от мiра сего и есть мир.
Мiр в смысле несогласия есть Царство смерти, хаоса, разрушения, милитаризма и индустриализма, ига и розни, из вопроса о бедности и богатстве истекающего.
Мир в смысле согласия (гармонии) - отрицание ига и розни, объединение для всеобщего возвращения жизни.
* * *
Супраморализм как объединение трех богословских дисциплин117: Догматического и Эстетического [богословии] в Нравственном.
Действительно независимая, автономная нравственность в противоположность мнимо независимой, желающей освободить людей друг от друга и от высшего совершенства, т. е. от Бога, и подчиняющей [их] слепой силе.
Детственность, или Евангельское дитя. Сыны и дочери человеческие.
Три заповеди: наибольшая, наиглубочайшая, наитруднейшая.
Морализация Истории, или превращение движения от сел в города, от окраин к центрам, от [2 слова неразб.] в обратное, постановка праха на место золота.
Регуляция, или морализация слепых сил природы.
- * [Впрочем,] и у нас, как будто, зарождается вопрос о богатстве и смерти. Даже у Чехова в рассказе "Сапожник и нечистая сила" говорится в конце: "Теперь ему казалось, что богатым и бедным одинаково дурно... всех ждет одно и то же, одна могила и в жизни нет ничего такого, за что можно было отдать нечистому хотя бы малую часть души", - остается узнать, что Чехов разумеет под душой.
- * Между нашими ницшеанцами и ницшеанцами Запада, вероятно, громадная разница. Для Горького отвращение к действительному злу гораздо больше, чем к мнимому благу.
- ** Желательно было бы отметить различие наших ницшеанцев от западных, а оно несомненно есть.
- *** или смерть называть долгом к природе. По своей нелепости это выражение очень остроумно.
- Граждане города Подольска ежегодно платят дань реке Пахре в одном месте. Статистики ежегодно отмечают несколько таких случаев, восхищаясь закономерностью хода городской или человеческой жизни, дающей статистикам возможность делаться пророками. Тонуть в реке Пахре, около [злополучного] места нескольким человекам так же должно, как нести всякие другие денежные и натуральные повинности. Исполнять долг к природе реки Пахры обязательно городу Подольску, как вообще всем людям платить дань природе, т. е. умирать. Если бы вопреки статистике - что, конечно, невозможно, - в какой-нибудь год не было утопленника, то, конечно, граждане Подольска бросили бы жребий, кого нужно принести в жертву водяному богу Пахры, только бы не были нарушены законы науки.
- * Римская республика обратила Италию из производительницы хлеба в землю, текущую вином и елеем, производящую цветы и питающую свиней и овец, а Империя возвратила к земледелию.
|