С незапамятных времен, с тех пор, как род человеческий стал себя помнить, его постоянно занимал вопрос о небратстве, в виде раздоров, вражды и т. п., приводящей к смерти и вытеснению всеобщему, как будто род человеческий и создан был для устранения смертоносного небратства, как будто братство составляет самое глубокое требование его природы, чувствительной к болям раздора, составляет отличительную черту его от пресмыкающихся, к земле лишь обращенных существ, способных лишь ощущать свою боль и не чувствовать этой боли в других и совершенно не способных судить о причинах небратства. Попыткам же устранения небратства и восстановления братства История потеряла счет, - попыткам, при которых не обращалось внимания на причины, производящие разъединение, небратство. Все религии, все секты так или иначе стремились разрешить этот вопрос. В последнее время явилась еще и наука, но она стремится к познанию причин вообще, а не причин небратства. Также постоянно и одновременно с попытками восстановления братства, хотя и независимо от них, производилось собирание всего писанного, всех произведений ума человеческого, и вообще всех останков прошедшего, вытесненного, не имеющих никакой, по-видимому, реальной ценности, т. е. созидались библиотеки и музеи. В этом лишь собирании и могла сказаться любовь к прошедшему, к отцам, чрез которых мы и братья.

Эти два стремления, одно к восстановлению братства, а другое к собиранию останков прошедшего, отеческого, возникшие независимо одно от другого, по-видимому не имеющие ничего общего между собою, совершенно чуждые одно другому, - очевидно предназначены одно для другого; ибо собрание всех произведений ума и останков прошедшего и собрание всех пишущих и мыслящих было бы учреждением бесцельным, если бы не поставило своею целью, своею задачею разрешения вопроса о небратстве, т. е. восстановления братства; Знание же было бы отвлеченным и бесплодным, если бы оно занималось лишь вопросом "почему сущее существует", - а не вопросом о том, почему живущее умирает, почему одно, т. е. последующее младшее, вытесняет другое (т. е. предыдущее старшее, каким бы прогрессом это вытеснение не прикрывалось), почему отцы наши умерли и мы стали не братья?!..

Итак, объединение всех живущих (сынов) в деле воскрешения умерших (отцов), чрез которое мы становимся братьями, и есть та задача, для которой нужно и собрание всего произведенного умом человеческим, и собрание всех мыслящих и пишущих, собрание для приготовления младшего поколения к исполнению этого дела; т. е. Музей есть вместе с тем и школа, согласная и даже неотделимая от храма. Повсеместное же распространение Школ-музеев с храмами и есть средство собирания, братотворения.

* * *

Второе введение к Слову о деле⁸⁰ (всех сынов человеческих, имеющему предметом всех отцов) обращается к ученым светским*, своим и заграничным, указывая им на их недостаток, состоящий в отрицании ими духовного, разумного, чувствующего в мире и во всей природе, в самом человеке, и потому в отделении от сословия духовного, но отрицании, конечно, лишь словесном**. Указывая этот недостаток, введение предлагает и средство заменить словесное отрицание деловым аргументом, положительным, т. е. делом общим, которое может дать положительный ответ (обращая слепую силу в управляемую разумом), но отвергнуть, дать отрицательный результат не может.

Отрицая божественное управление в мире, теургию без мистицизма, без всякой мистики, признавая господство слепой силы, они (ученые светские) забывают, что это господство объясняется бездействием разумной силы, бездействием человеческого рода в совокупности. Главным же виновником этого бездействия нужно признать ученое сословие, которое, отделившись от духовного, теургического сословия, отделившись от народа, знание обратило в созерцание, мышление, наблюдение или в кабинетное дело, или опыт, тогда как следовало объединить все народы в труде познания слепой силы, носящей в себе голод, язву и смерть, и, делаясь орудием Божественной воли*, превращать эту самую слепую силу в управляемую разумом, смертоносную в живоносную. Отделение ученого светского сословия от духовного и от народа есть лишь выражение несовершеннолетия рода человеческого. Совершеннолетие или объединение в труде познания совершается чрез присоединение или воссоединение со школами-храмами, посвященными Пресвятой Троице (как образцу [единодушия и согласия]).

* * *

Второе введение обращается к ученым светским⁸¹, своим и заграничным по вопросу о повсеместном учреждении Школ-Музеев, - коих дело заключается не в хранении и изучении лишь останков протекшего и отжившего, и не в наблюдении только текущего, настоящего, но и в направлении этого текущего (регуляции природы) для восстановления и оживления протекшего, - и воссоединении их (Музеев) с школами-храмами, собирающими и научающими всех во имя и по образу Триединого Бога для внехрамового осуществления общего дела всех сынов как одного сына. Введение указывает на ислам как на внешнего врага России, с которым она борется почти 1000 лет, и умалчивает о нем как о внутреннем враге**. Оно не говорит также, что Магометанство вольному страданию и смерти Христа противопоставляет бегство Магомета, делая из него величайшее событие, эру. Не сказано во введении, что Ислам противоположен и Ветхому завету, ибо начинает не с утверждения "Аз есмь Господь Бог", а с отрицания "Нет Бога, кроме Бога..."⁸³. Не приписывая ничего положительного Богу из опасения очеловечения Его (антропоморфизма), оно (Магометанство) делается бесчеловечным, считая защиту веры словом и делом, т. е. полемику и войну, высшею добродетелью.

Нынешняя наука, подчиняясь городскому торгово-промышленному духу, купцам и фабрикантам, трудясь для комфорта и роскоши, т. е. для богатства, с одной стороны, и для защиты его - с другой, т. е. для войны, она, нынешняя наука, оказывается гораздо более магометанскою, чем христианскою. Чистая же наука, как равнодушная к бедствиям человеческим, равнодушная и к добру, и к злу, - не христианская и не магометанская, но все-таки ближе к последнему, чем к первому, т. е. к деизму и гуманизму в смысле не снисхождения лишь чувственным животным потребностям, а признания их благами жизни.

Записка от неученых к ученым осуждает выделение их в особое сословие, которое сделало мышление своим делом, а потому оказалось совсем не понимающим дела. Известное Контовское учение видит теологическое там, где очевидно теургическое, т. е. дело, а не слово, не Богословское, а Богодейственное, хотя и не действительное, а в метафорическом видит метафизическое, т. е. не замечает замены дела словом. Не признавая дела совокупного*, т. е. не становясь причиною, вернее орудием, дающим направление текущему, само делается мимолетным явлением, ничего прочного, существенного в себе не заключающим, и утешается предсказанием исчезновения, смерти, ибо относится созерцательно, пассивно к течению, к ходу, считая его фатальным.

Кантовское учение видит в Боге идеал для созерцания, притом еще для людей не в их совокупности, а в отдельности, ограничивая область деятельности частными, общественными только делами, а не единым общим делом, которое совсем не признается. Но Бог есть Идеал для сословия только мыслящего и не знающего дела общего и единого, т. е. сословия, которое и Бога считает лишь мыслию, и себя призванным лишь к мысли, к мышлению, тогда как те, которые считают себя призванными к делу, т. е. считают себя орудиями Божественного дела, и Бога признают деятелем, творцом и искупителем, создателем и воссоздателем.

Нам представляется на выбор: быть ли орудиями слепой силы природы, орудиями взаимного истребления и орудиями опустошения и истощения природы или же орудиями Бога, орудиями воссоздания. Признать факт истребления, признать себя орудием истребления и отказаться от осуществления святого, Божьего дела, восстановления истребленного - значит стать позитивным, положительным человеком.

* * *

Переход от Истории как факта, или от раскаяния в том, что мы делали и делаем, к Истории как проекту, или к тому, что должны делать"⁸⁴.

Общее заглавие записки должно быть вопросом об Общем Деле, т. е. проектом Истории, обращенным к людям мысли, к ученым духовного сана и военного дела, т. е. так называемого средневекового миросозерцания, и к ученым светского, гражданского, т. е. к людям нового мировоззрения, гуманистического, языческого, саморазрушающегося, ибо Новая История есть История падения и распадения. Указание на "Дело" есть ответ на вопрос о средстве восстановления родства, возникающий из сознания этих причин упадка родства. История как факт и состоит из сознания этих причин, а История как проект есть указание на средство. История как факт заключает в себе два направления: духовное (средневековое) и светское (нововековое)**. Первое видит в упадке родства зло, а последнее в замене родственного юридическим, гражданским, в эмансипации сынов и дочерей видит благо, т. е. свободу, которая и есть собственно рознь. Для восстановления единства (в братски-отеческом деле и всеобщеобязательном воспитании и в братски-сыновнем, в защите жизни, которая выражается в обязательной воинской повинности) необходимо обратиться и к людям нового мировоззрения, причем нужно не забывать, что первое, средневековое, хотя оно было военное, рыцарское, а вместе и духовное, но оно иначе относилось к усовершенствованию оружия, чем новое, по преимуществу гражданское. То, что новое считает прогрессом, то средневековое считало злом, налагало проклятие на употреблявших усовершенствованное оружие. Так восприняло оно и порох.

Записка, имеющая целью объединение (следствие сокрушения о раздоре), обращается к человеческому роду в его розни, выраженной в отделении духовного от светского, военного от гражданского, отделении, которое нам кажется уже нормальным, естественным, или же она (записка) обращается, с одной стороны, к духовному и военному* вместе, как имеющему нечто общее, убеждая первое благословлять на [1 слово неразб.] подвиг второе, а с другой стороны, к светско-гражданскому, которое враждебно и духовному, и военному, приглашая их от частных дел к общему, так как наибольшая противоположность выражена между духовно-военным и светско-гражданским. Когда воинская повинность объединит всех в труде регуляции, тогда военное дело не будет противоречить духовному, как средство спасения от голода, от греха раздора политического, гражданского.

Вопрос о Деле, обращенный к людям мысли или к ученым духовного сана и военного дела, т. е. людям средневекового мировоззрения, и к ученым светским, к людям мысли без общего дела, - гражданским, т. е. людям нововекового мировоззрения, к людям знания без общего дела, неопределенного гуманизма, есть вопрос о том, чем должно быть дело сыновнее (всеобщая воинская повинность) и дело отеческое (или всеобщее обязательное воспитание), чтобы быть - первое вполне братски-сыновним, или всесыновним, а последнее также вполне братски-отеческим, или всеотеческим, т. е. чтобы воинская повинность требовала не борьбы с себе подобными, братьями, чтобы она не была небратством, а воспитание было общим для всех или всех делало участниками знания слепой силы.., уничтожило [бы] разделение на ученых и неученых.

Кремль-крепость и Кремль-храм ⁸⁵

В Музее, как органе изучения и обращения истребляющей силы в оживляющую, и заключается примирение светского и духовного

Призыв к ученым светским о соединении с учеными духовными или о соединении Храма, посвященного Пресвятой Троице как образцу согласия (или объединения сынов в деле отеческом), с Музеем как памятником предков, и соединении Музея, как органа изучения силы умерщвляющей, с Храмом трех Воскрешений, т. е. [об] обращении Кремлей, или центральных кладбищ и всех местных, в храмы-музеи, обращении смертоносной силы в живоносную, ибо Музеи - только представители кладбищ**. Светских нужно убедить, что религия есть культ предков, т. е. что Бог есть Бог отцов, ибо они не любят напоминания о смерти, а любят живое, т. е. сильнейшее проявление смерти, например, войско, разрушение самих себя и других. Духовных нужно убедить об участии знания в деле воскрешения и о Пр. Троице как образце.

Юбилей 1000-летия был праздником светским, т. е. началом государства или призыва князей, тогда как он, юбилей, был праздником и духовным, т. е. началом христианства, и ставил вопрос о противоречии между военно-гражданским и христианским, т. е. светским и духовным, о противоречии Музея и Храма*.

Для примирения светских с духовными нужно перевести термины Церковного языка на светский, расширив смысл последних. И светские поймут сокрушение о падении человека, грехе и смерти, четыредесятницу с неделями приготовительными, если будет указано некоторое сходство этого сокрушения с мировою скорбью, когда в учении о Троице будет указан образец такой жизни всех людей в совокупности, в которой мировая скорбь переходит во всемирную радость. Когда будет указано, почему понятный светским идеал нужно заменить проектом осуществления в самом мире того, что мы привыкли представлять вне мира, когда во внутренней жизни Триединого Божества будет указан путь, которым будут устранены пороки прогресса: превозношение младших над старшими, вытеснение сынами отцов, - тогда Триединое Божество станет образцом для всех. Относительно вытеснения русский народ сделал большие успехи. Можно смело сказать: не будь власти над ним, он давно бы избил всех своих стариков. Молодому трудно представить себя старым. Потому-то он и беспощаден к старости. Крестьянство не составляет исключения по отношению к старости. И нынешнее крестьянство решительно не могло бы назвать Христианское Крестьянским. Общая с животными любовь к детям еще остается, сверхживотная же любовь и почитание к родителям исчезает с каждым днем.

Если еще и можно назвать человечество Крестьянством, за исключением горожан и кочевников, ставших блудными сынами, то [следует сказать, что] крестьянство не осталось сынами человеческими, и Христианское, общее дело, Литургия и Пасха не станет крестьянским, т. е. Крестьянская наука, обращающая смертоносную силу в живоносную, не будет оживлять прах, превращать его в тело и кровь наших родителей; а между тем Россия - земля голода или неурожаев от засух и ливней, страна, куда сходятся пути всех заразных болезней от Востока и Запада, т. е. страна санитарно-продовольственного вопроса, который и составляет предмет крестьянской науки**.

Христианская вера обратилась бы в Платоническую философию, если бы не сделалась Крестьянскою. Название Крестьянскою Христианской не только отличает ее от Магометанской, как кочевой, и Языческой (деистической, политеистической), как городской, но выражает самую сущность Христианства: возвращение к праху предков, в село (Пасха) для оживления его, или воскрешения, для чего средством служит Крестьянская наука. Внехрамовая Литургия, которая не хлеб и вино, а самый прах должна превратить в плоть и кровь наших отцов, есть не что иное, как Крестьянская Литургия, Общее дело всех, ставших крестьянами. Таков результат 1000 летней Истории России, к коему должен был прийти Музей 3 го Рима, [в] земле крестьянской основанный в 999 году от основания Русского государства.