"Пока будет смерть, будет и бедность; пока будет недостаток, будет и излишек, и оба - недостаток и излишек - будут вести к смерти".

Последняя, шестая седьмица Великого Покаяния (Поста), покаяния родового, общего, совокупного, начинается (под видом притчи о богаче и ЛазареЗ6) вопросом о богатстве и бедности, то есть, вопросом общественным (социальным), а оканчивается превращением субботы в воскрешение Лазаря, но не как богатого или бедного, а как смертного вообще, то есть, разрешением вопроса о природном, естественном пауперизме, а с другой точки зрения - превращением язычества и иудейства в христианство. Вопрос частно-сословный, вопрос экономического и гражданского благоустройства таким образом превращается в вопрос общий для всех людей без исключения, во всечеловеческий вопрос о смерти и жизни. Какая же связь между общественным (сословным) вопросом о богатстве и скудости и общим вопросом о смертности?

Был богатый, живший роскошно; был и бедный, терпевший нужду; и умерли тот и другой, говорит притча. Для первого, очевидно, был так же губителен избыток, как для второго недостаток. Следовательно, дело заключается не в бедности, из коей светская, языческая наука делает самый важный вопрос общественной жизни, царства земного, - и не в богатстве, не в излишестве, в котором религия видит препятствие ко входу в Царствие Божие, долженствующее заменить "закон и пророков", как об этом говорится перед притчею о богаче и Лазаре (Лук. XVI, 16). Ни добровольный отказ от богатства со стороны богатых, ни еще менее насильственное отнятие его со стороны бедных не решают вопроса; ибо существует нищета естественная - смертность, зависимость от слепой, смертоносной силы природы. И щедрость, и скупость, от ее исходящие, одинаково вредны, болезнетворны и смертоносны. Таковы естественные бедность и богатство. Бедность же и богатство искусственные имеют значение лишь силы разъединяющей, значение препятствия к соединению живущих для обращения силы смертоносной в живоносную, воскрешающую.

Притча не оканчивается смертью Лазаря и богатого, ибо она имеет целью раскрыть не только причину разъединения, но и его последствия* и призвать к объединению. "Умер Лазарь…" Не сказано - был ли он похоронен, подобно богатому; но сказано, что был он отнесен ангелами на лоно Авраамово, тогда как о богатом не упомянуто, что был он отнесен ангелами в ад ("sepultus est in inferno"), что ад стал его могилою, хотя уже оттуда увидал он Лазаря, возлежащего с Авраамом, и оттуда, из ада, с воплем молил о милосердии. На просьбу богача отвечает Авраам, а Лазарь молчит, не присоединяет своей мольбы к мольбе богача. Это одно уже указывает, что жизнь загробная не представляется идеальною, образцовою. А между тем мучения бывшего богача в той жизни, по притче, далеко превосходят страдания Лазаря в этой жизни; а следовательно, и жестокосердие Лазаря там превосходит бессердечие богачей здешней жизни. Если в нашем грешном мире хотя немногие крупицы от богачей доходят до бедняков, то в "другом" мире от Лазарей до бывших богачей не доходит и одной капли студеной воды**. Такая "правда", согласная с правдою "закона и пророков", с системою спасения врозь, в одиночку, не согласна с наступающею правдою Царства Божия (ст. 16)³⁷. Сия последняя не может быть равнодушною к спасению пяти братьев, а желает своею притчею спасти и шестого, пробуждая в нем, как и во всех, предусмотрительность. Радость о спасении последнего будет даже большая, чем о спасении пяти. Притча употребляет три стиха (19-21; 22 й составляет переход к дальнейшему) для описания отношения богатого к Лазарю, чтобы вызвать сострадание к сему последнему, и в трижды трех стихах (23-31) описывает отношение бывшего богача к Лазарю и к отцу их, Аврааму, желая, конечно, вызвать сострадание к первому. В этих девяти стихах изображается мир будущего по "закону и пророкам", мир, который должен быть заменен Царством Божиим. Церковная служба 6 й Седьмицы притчею о богаче и Лазаре представляет людей в их внешнем различии, а в воскрешенном Лазаре представляет в том, в чем они все сходны, - в их смертности³⁸. "Отсель", говорится в синаксаре, читаемом в Лазареве Воскресенье, "всяк человек, ныне умерый, Лазарь глаголется, и гробная одежда лазарома нарицается"³⁹. Вся седьмица посвящена этому Лазарю, и нет никакого, кому он был бы чужд, ибо, как смертный, он "свой" каждому смертному. В 1 й день этой седьмицы слышим, что тот, кого мы любим, болен; во 2 й, что он не только болен, но и умер; в среду - его погребение; в четверг он двоеденствует, то есть, уже два дня его разрушает слепая, бездушная сила⁴⁰… Чем более мы будем сознавать то, что есть у нас общего с болящими и умирающими, и чем более будем стараться проникнуть в существо этой разрушительной силы, то есть, входить в наше настоящее дело, тем более внешние отличия между людьми будут сглаживаться, уничтожаться: виссон правратится в траур и пир в поминальную трапезу.

Впрочем 6 я Неделя не получила выдающегося значения: не вошло в обычай посещать непременно службы этой седьмицы, хотя это необходимо для более глубокого усвоения христианства. Самый смысл притчи, коей посвящена 6 я седьмица, был обужен и принижен толкователями. В богаче, по мнению некоторых толкователей, наказывается расточительность, хотя из самой притчи не видно, выше или ниже своих средств или же сообразно с ними жил богач. Таким образом, по этим изъяснителям притчи, смысл ее - в заботе о том, чтобы богачи не обеднели! Некоторые из толкователей вообще не хотят признать в этом рассказе притчу, хотя он имеет все свойства этого рода произведений. Царство Авраама это, будто бы - "тень, идущая впереди истины", впереди Царствия Божия: так понимает притчу Иероним⁴¹. Но мы оказались бы неспособными отличить миф от притчи, если бы отождествили царство Авраама с Царством Божиим… Тренч, архиепископ дублинский⁴², толкуя притчу, усматривает в просьбе богача к Аврааму (послать Лазаря в дом его отца, чтобы спасти братьев от участи, которой он сам подвергся) новое с его стороны преступление: обвинение Бога. Православная же Церковь, соединяя на одной и той же седьмице и воспоминание притчи о богатом и Лазаре, и воспоминание о болезни, смерти и воскрешении Лазаря, признает, по-видимому, что то, в чем отказал Авраам богатому, то самое исполнил Христос, воскрешая Лазаря. И если последствием воскрешения была смерть Самого Воскресителя, то есть, оправдались слова Авраама, то дальнейшим следствием было обращение всего мира к Воскресителю Лазаря.

В Среду, когда вспоминается смерть Лазаря, было бы очень уместно чтение первой половины притчи, той притчи, которая проникла всюду, где было проповедано Евангелие, которая вызвала богатых на построение лазаретов, а у бедных создала, так сказать, целую школу поэтов, "калик-перехожих". Для сих последних духовный стих о двух Лазарях⁴³ есть изображение их самих в отношении к богатым. Это - небольшая по объему, но глубокая по смыслу поэма о разрушении братства и о его восстановлении. Духовный стих не отказывает в имени богатому, даже дает ему одинаковое с бедным имя. Евангельская притча, называя по имени только бедного, наносит сильный удар гордости богачей. Удивительная книга, которая безвестных нищих величает по имени, а об именитых богачах выражается: "какой-то", эта книга не могла не обратить на себя внимания, и едва ли не все проповедники, пользовавшиеся притчей, отметили эту черту. Замеченная богатыми, эта черта не была однако замечена бедными, - что делает им великую честь. Сердцеведец, произнесший эту притчу, очевидно, знал, что она смирит богатых, но не сделает гордыми бедных.

В духовном стихе о двух братьях Лазарях мы видим влияние евангельской притчи на бедных, на простой народ, и должны признать, что никто столь глубоко не понял притчи, как эти нищие, нищие не в материальном лишь смысле, но и нищие духом. Духовный стих делает богача и бедняка родными братьями: одна мать их породила, один отец вскормил, и даже одно и то же имя наречено им было - Лазаря, то есть, смертного. Но долю им послал Бог разную: одному - клюка да сума, а другому, младшему, богатства тьма. Духовный стих, делая богача и бедняка братьями, показывает разрушительное действие богатства на родство. Богач не только не признает бедняка братом, но даже называет его братьями псов. Псы, натравленные богачом, оказываются однако друзьями бедняка: они питают его, принося крохи, падающие со стола богача; они врачуют раны нищего, зализывая их, то есть, делая для него то самое, что делают для себя, - любят его, как самих себя. Псы дают богачу урок братства, урок, которому он однако не внемлет. И вот, когда рождение, происхождение от одних и тех же родителей и другие уроки братства оказываются бессильными, тогда приходит смерть, как неопровержимое, хотя и отрицательное доказательство братства, единства и равенства перед безжалостною природою и вместе как наказание за небратство. По некоторым изводам "Стиха", богатый Лазарь, наконец, убеждается и признает бедного Лазаря своим братом. Так, по крайней мере, думают те, через которых передаются духовные стихи, как это видно из № 20 го Бессоновского Сборника (I, 115)⁴⁴, так, что, по этому изводу, наказания за небратство настоящей жизни усиленным небратством жизни будущей нет или почти нет. По другим же изводам, в которых оно есть, бедный Лазарь говорит, что он готов не только мизинцем, омоченным в студеную влагу, облегчить страдания богатого Лазаря, но даже и совсем извлечь его из ада, только тут - не его воля! Припомним еще, что, по одному апокрифу, Авраам перенесен был на небо и оттуда увидел беззакония людей⁴⁵. Бог позволил ему произнести суд над грешниками, и вот Авраам начал судить: на одних грешников он низвел огонь с неба; других повелел земле поглотить; третьи, по его приказанию, были пожраны дикими зверями. Авраам судил так строго, что Бог повелел Архангелу Михаилу поскорее возвратить его на землю, как еще не постигшего высшего закона милосердия, в противоположность бедняку Лазарю русского народного духовного стиха.

Поучительно и другое идейное добавление, сюда же относящееся. Смерть богача с особенною, дикою энергией воспроизведена в византийской иконописи (см. у Дидрона4б); то, о чем умолчало Евангелие, то договорила живопись: архангел Михаил, в присутствии двух дьяволов, попирает ногою грудь богача, распростертого на ложе, и как бы выдавливает из него душу. Душа выходит в виде малютки, со скрещенными ручками, моля о пощаде; но неумолимый архангел хватает душу одною рукою и поражает ее мечом. Не нужно забывать, что в этой иконе изображается не Царство Божие, а мир "по закону и пророкам", Царство праотца еврейского народа, Авраама; и если первая часть притчи может быть названа притчею о немилосердном богаче, то вторая заслуживает названия притчи о суровом праотце; в этом изображении архангел напоминает слова еврейского псалма: "блажен, иже имет и разбиет младенцы о камень!"⁴⁷ Сын же Человеческий заменил сурового праотца любвеобильным Отцом.