Я начну мое описание уральского рыболовства выписками из сочинений двух знаменитых членов Русского Географического Общества: покойного Надеждина и академика Бэра, помещенных в изданиях Общества.

"Не есть ли это живая картина общинных работ, как они производились некогда по всей Руси, как производятся еще и ныне по местам, где старая русская община сохранилась целее; например в Сибири, тоже при сенокосах; на Урале, - при общественной рыбной ловле". (Надеждин. Записки Русского Географического Общества, кн. I и II, стр. 177).

"Можно представить себе в каком восхищении, видев промышленников Новой Земли, я прибыл потом к поморцам Белого моря. Но здесь меня уверили, что те же люди, столько честные, верные и бескорыстные далеко на севере, делаются хитрыми и лукавыми в сношениях с полицейскими властями. Там они почитают свои обычаи необходимостью, здесь же видят в законах только препоны, которые надобно обойти. Не знаю, справедливы ли жалобы Архангелогородцев, но они резко выражают разницу между законами писанными и законами обычая. Впрочем, законы обычая основаны не только на общей необходимости, они зависят также от природных свойств человека." (Бэр. Записки Русск. Географ. Общества, кн. I и II, стр. 80).

Оба выписанные мною места выражают собою ту цель, которой желал бы достигнуть настоящею статьею, т. е. представить живую картину общинных работ при общественной рыбной ловле на Урале и показать еще пример разницы между законами писанными и законами обычая, в подтверждение того, что такие обычаи должны зависеть от природных свойств человека, и, ежели не могут даже основываться только на общей необходимости, то еще менее могут быть объясняемы внешними правительственными целями и соображениями и почитаться навязанными народу административными мерами. Если бы особенности экономического устройства уральского рыболовства не делали из него явления в высшей степени оригинального, описание его не представило бы, может быть, довольно интереса, чтобы составить предмет публичного чтения перед собранием Географического Общества; не смотря на то, что рыболовство это, уже само по себе, составляет довольно значительную отрасль промышленности, доставляя рыбного товара на 1.200.000 р. с, т. е. пятую долю всей ценности каспийского улова, не считая того, чтo потребляется на месте.

В самом деле, Урал есть единственная в мире большая река, исключительно предназначенная для рыболовства, которому принесены в жертву все прочие услуги, оказываемым человеку текучими водами. На нем нет ни судоходства, ни сплава лесу (по крайней мере ниже учуга при Уральске), ни движимых водою мельниц. Во весь год нельзя почти увидать на нем ни одной лодки, которая бы плыла не с рыболовною целью. Самый переезд через Урал затруднен. На всем пространстве от учуга до моря, что составит около 500 верст по почтовой дороге, устроен только один мост у самого Уральска, и один паром у Гурьева - два пункта, где бывает значительная мена с Киргизами. Даже Гурьевский паром возбуждает негодование многих, которые считают его вредящим входу рыбы в Урал, потому что он пугает ее хлопаньем каната об воду. Если нужно бывает переправиться через Урал с возами, связывают две или три бударки (небольшие лодки), настилают на них, вместо помоста, плетень, на носу и на корме каждой бударки садится по казаку с короткими и широкими веслами - и паром готов. - Эта река, предназначенная исключительно на рыболовство, представляет особенность еще более замечательную. От Бородинского форпоста, в ста верстах выше Уральска, до моря; в настоящее же время и значительная часть моря: по берегу от Пороховинского до Гранного бугра, более чем на 100 верст; в глубь же до 6?ти и 7?ми-саженной глубины, справа на 76, а слева на 88 верст; равно как и все реки и озера, лежащие в землях Уральского войска, и вне этих земель, лежащее в Киргизской степи, Черхальское морце, с впадающими в него двумя речками Анкотами, - составляют общую собственность всего Уральского войска. Все эти воды не разделены на участки между отдельными лицами или селениями, а принадлежат всему войску сообща; так что казаки, живущие в Гурьеве, имеют право отправляться за 500 верст в Уральск для участия в производимом, начиная оттуда, багреньи, и действительно пользуются этим правом. Наоборот, и живущие в Уральске и выше могут спускаться для лова до самого моря, например во время весеннего лова, или ловить и в самом море, весною, осенью и зимою. - Такого способа пользования, весьма законного и справедливого по отношению к дарам природы, предлагаемым человеку без всякого со стороны его участия в их произведении или размножении, сколько мне известно, нигде не существует, кроме Урала. Здесь, в казацком товариществе, распоряжавшемся занятою им страною по своему произволу, без всяких внешних ограничений, проявилось на совершенном просторе и в обширнейших размерах, ничем не стесняемое, но ничем внешним и не возбуждаемое, сродное всем славянским племенам, стремление к общинному пользованию собственностью. Но, ежели такая собственность состоит из большой реки, на пространстве 600 верст длины, из участка моря тысяч в 9 квадратных верст, и множества мелких речек и озер, из которых одно имеет до 60 верст в окружности; хозяин же ее - собирательное лицо в несколько тысяч человек, - то общее пользование такою собственностью, чтобы не впасть в совершенную неурядицу, должно представить весьма сложное, а чтобы быть еще к тому же справедливым, - весьма мудрое экономическое устройство, которое - полагаю я - уже по своей оригинальности имеет некоторое право на общее любопытство.

Особенности этого общинного хозяйства громадных размеров проявляются, как в добывании рыбы - способах производства рыболовства, - так и в способах распределения добычи. На все это существуют строгие и определенные правила, примененные к местным и временным обстоятельствам, и, чтo еще реже, все эти правила строго выполняются, за исключением сравнительно немногочисленных злоупотреблений, происходящих более со стороны начальствующих лиц, чем простых казаков. Они основаны, однако же, не на каких либо положительных узаконениях; все установилось здесь в прежние времена под влиянием духа казацкого товарищества на мирских сходках, так называемых казацких кругах, на которых, подобно всем прочим казацким делам, обсуживались, изменялись и наконец окончательно утверждались и их рыболовные постановления. Таким образом установленное передавалось преданием. В настоящее время, правила, таким путем установившиеся, находятся под наблюдением войскового начальства; впрочем, и теперь по просьбам казаков они от времени до времени изменяются.

Для того, чтобы понять и оценить это свободное казацкое рыболовное законодательство, надо будет нам, прежде его изложения, обратить внимание на те естественные условия, к которым должны были применяться казаки для составления своего кодекса, и на историю постепенного развития уральского рыболовства.

Прежде всего, скажем несколько слов о самой местности, на которой происходит уральское рыболовство. Река Урал, на всем протяжении своем от Уральска до Гурьева, течет по ровной глинистой степи нешироким руслом, имеющим в верхней части не более 50, у Гурьева же до 80 сажен ширины. Эта степь в южной части своей солонцевата, и поэтому, единственно возможные здесь отрасли промышленности: рыболовство и скотоводство. Только в 80 верстах ниже Уральска, от Бударинского форпоста начинается плодородная почва, способная к обработке, и действительно обрабатываемая. О степени плодородия почвы и распределении занятий между Уральскими казаками, смотря по месту их жительства, всего лучше можно будет судить из следующих данных. Собственно так называемая Земля Уральских казаков в административном отношении разделяется на следующие части:

1. Илецкие станицы, от Мухрановского форпоста до Бородинского, на 50 верст по Уралу и за Уралом в Илецком городке.
2. Верхняя дистанция, от Бородинского форпоста до Уральска, по Уралу верст на 100.
3. Город Уральск с округом.
4. Средняя дистанция, от Уральска до Калмыковской крепости, на 257 верст по Уралу.
5. Нижняя дистанция, от Красноярского форпоста до Гурьева городка, 220 верст по Уралу.
6. Гурьев городок с округом, по Уралу до моря верст на 16.
7. Чижинская линия, расположенная по речкам 1-й, 2-й и 3-й Чижи, к ю.-з. от Уральска на границе с Ново-Узенским уездом Самарской губернии.
8. Внутренняя линия по узеням, на границе с землями внутренней Киргизской орды.

В этих подразделениях земли Уральского войска было высеяно хлеба и содержалось скота:

Так что приходится на душу:

Из них всего более высевается хлеба на Чижинских линиях, в округе Уральском, в верхней дистанции и в Илецких станицах - (в Чижинской линии приходится с лишком по четверти (101/4 мер) на человека), т. е. в северной части Земли Уральского войска, где почва хороша; в нижней дистанции и в Гурьевском округе хлеба не сеется вовсе; в средней приходится кругом менее четверика на человека, во внутренней же линии менее 3?х четвериков, так что во всей нижней половине этой области хлебопашества почти вовсе не существует; за то тут содержится весьма много скота, так что во внутренней линии, где притом местное рыболовство по узеням не очень прибыльно, и откуда довольно далеко отправляться на уральские ловы, приходится кругом на жителя мужского и женского пола почти 8 штук крупного и 24 штуки мелкого скота.

На всем пространстве своего течения, от Уральска до моря, принимает в себя Урал только 2 небольшие речки с правой стороны и ни одной с левой. За то Урал выпускает из себя много рукавов, которые ниже с ним же соединяются. Такие рукава называются "старuцами", как бы потому, что они были некогда главными руслами реки. Некоторые из этих старuц имеют только одно сообщение с рекою, другие же - два: исток и устье. Эти последние называются полуусыми старuцами. Через пересыхание одного из соединений с Уралом обращаются они в простые. Разделение этих стариц на полуусые и простые имеет значение в правилах уральского рыболовства. В обыкновенном разговоре смешивают старицы с "черными речками", под которыми собственно должно понимать реки, текущие из степи в Урал, или текущие по степи и впадающие в озера или топи, как например Анкоты и Чижи. - Течение Урала чрезвычайно извилисто там, где он вдается коленом в степь - берега совершенно обрывисты; но в таком угле с противуположного берега всегда образуется низменная коса, вдающаяся в реку. Эти отлогие косы называются здесь песками и весьма удобны для вытягиванья неводов. Только этими вдающимися углами подходит Урал к глинистой степи, на всем же остальном пространстве от Уральска до Зеленовского форпоста (118 верст выше Гурьева) он окаймлен низменною полосою, в несколько верст шириною, ежегодно заливаемою и потому покрытою богатою травянистою растительностью и лесом. Эта низменная полоса имеет поверхность чрезвычайно неровную. Она вся изрезана ериками, рытвинами, котлубанями (озеровидными расширениями) и старuцами, которые все долго, некоторые даже постоянно, сохраняют воду после разлития Урала. Ниже Зеленовского форпоста низменная полоса не столь уже резко отличается от остальной степи, ибо начиная с него, в годы сильных разливов, вся степь на значительную ширину сливается под одну водную скатерть, идущую вплоть до моря. Вода эта скоро стекает; будучи мелкою и занимая обширное пространство, она весьма скоро нагревается солнцем и способствует скорому нагреванию взморья, также весьма мелкого. Дно Урала от Уральска до моря, сначала песчаное, потом становится все более и более глинистым и иловатым; только верстах во ста выше Уральска, именно верстах в 20 от этого города, берег и дно реки состоят из плитняка, и только еще верст 80 выше, по дачам Илецких казаков, дно состоит из мелкого камушника, представляя самые удобные места для метания икры красною рыбою. Обстоятельство, что такое дно начинается далеко от устьев, весьма невыгодно для распложения в Урале самых ценных пород каспийской рыбы.

Другая невыгода заключается в постоянно усиливающемся обмелении устьев Урала и прилежащей к ним части моря. Здесь не место входить в подробное исследование этого предмета, и я замечу только, что вместо 19 устьев, которыми впадал Урал еще в первой четверти нынешнего столетия, остались теперь только 7 (из которых два обязаны своему происхождению недавнему раздвоению двух старых рукавов, так что, собственно говоря, из бывших 19 осталось только 5). Чтобы показать, как сильно обмелело взморье, - скажу только, что мне случилось купаться в совершенно открытом море, где уже не было видно никаких признаков берега, и вода доходила только по пояс. Это было почти при совершенном безветрии, т. е. при нормальном уровне моря. И это не отмель какая-нибудь - все море на большое пространство здесь так мелко.

Кроме Урала и моря, из местностей, на которых производится рыболовство Уральскими казаками, заслуживают еще внимания: на правой, европейской, или по местному названию самарской, стороне - оба узеня с Камыш-Самарскими озерами, в которые они впадают; на левой же, азиятской - так называемой бухарской, - озеро известное под именем Черхальского морца, которое чрезвычайно обильно рыбою, имеет около 60 верст в окружности и принимает в себя две речки: большую и малую Анкоту, и выпускает вливающуюся в Урал Солянку. В этой Солянке, впрочем, вода бывает только весною, и течет из морца в Урал или обратно, смотря по относительной высоте в них уровня воды.

В водах, принадлежащих уральскому войску, ловятся главнейше следующие породы рыб: белуги, осетры, шипы и севрюги, составляющие так называемую красную рыбу; и судаки, лещи, сазаны, называемые вместе со всеми остальными мелкими породами, в противоположность красной, черною рыбою. На двух обстоятельствах в жизни всех этих рыб основано устройство уральского рыболовства. Первое из них есть весенний ход рыбы в реки для метания икры. Привлекаемые пресною водою, которая почти для всех пород, живущих в Каспийском море, необходима для метания икры, они стремятся весною в реки. Так как к тому побуждает рыбу непреодолимая физическая потребность, пробуждающаяся для большей части каспийских рыб весною, то идут они в это время массами, более или менее многочисленными косяками, быстро следующими один за другим. Время это, впрочем, не одинаково для всех притоков Каспийского моря, и зависит от скорейшего или медленнейшего нагревания воды. Мы уже видели, что в Урале и в прилежащей к нему части моря нагревание происходит очень быстро, поэтому и метание икры бывает здесь раньше, чем в соседственной Волге. Войдя в реку, каждая порода отыскивает пригодные для себя места. Для черной рыбы нет недостатка в таких местах по разливам Урала. К сожалению, нельзя того же сказать и о красной рыбе. Та, которой удается избегнуть направленных против нее орудий лова, не находя в главном русле Урала того, чтo ей нужно для выметыванья икры при благоприятных обстоятельствах, идет в разливы его, - на так называемые "наборы" или прибоистые места, где грунт твердый, много "каршей" (т. е. повалившихся деревьев) и еще стоящих на корню деревьев, где она может тереться о шероховатую их кору. Казаки, которым посчастливится, во время весеннего лова, попасть на такие наборы, получают большую добычу. Но так как и эти наборы далеко не составляют мест, вполне пригодных для метания икры красною рыбою, то она и выметывает ее в меньшем числе; а главное, из выметанной икры не может развиваться столько мальков, как при нормальных условиях.

Как бы то ни было, выметавши икру, или даже не найдя для этого благоприятных условий, рыба в реке не остается, а возвращается обратно в море - свое настоящее место жительства. Следовательно, чтo не было поймано в это время в реке или на взморье, спасается в глубины моря, где вообще трудно уже поймать рыбу. Из рук же Уральцев она этим ускользает совершенно, ибо они не ловят вне своих пределов. На этом весеннем ходе рыбы основаны все весенние уральские рыболовства, сообразуясь с ним в способах своего производства.

Совершенно другой характер имеет летний и осенний ход рыбы в реки. Хотя и этот ход рыбы не составляет чего-либо исключительно принадлежащего Уралу; однако же, не только ни в одном из притоков Каспийского моря, но может быть и нигде, не имеет он столь резкого и отличительного характера, как в этой реке. Поэтому, я поговорю о нем несколько подробнее.

Цель его составляет потребность зимнего отдыха или сна. Как на ходе рыбы для метания икры основаны все виды весеннего рыболовства, так точно на зимнем отдыхе ее основаны все виды осеннего и зимнего рыболовства. Этот зимний отдых не проявляется нигде с такою очевидностью, как в Урале, - потому, что нигде не принято человеком таких мер, чтобы не мешать рыбе, во время ее входа в реку, и охранять ее покой. С конца июля уже замечают, что как красная, так и черная рыба начинает вторично подниматься в Урал. В это время всякий лов запрещен, чтобы не пугать входящей рыбы. Сначала она гуляет по реке, но, по мере того как вода начинает холодеть, в августе и в сентябре, останавливается на известных местах для нее удобных, преимущественно глубоких, и держится около такого избранного ею места, далеко не отходя от него. Во все это время, опытные казаки, особо для этого назначенные, зорко следят за ходом рыбы, знают каждый прошедший мимо их косяк, и где он остановился. Об этом передаются известия с конца в конец уральской линии, и казаки всегда могут приблизительно предсказать, каковы будут осенняя плавня и багренье. Когда рыба останавливается на известных местах, сторожевые казаки наблюдают, в каком количестве и какая рыба тут легла. Для этого смотрят они по зарям, как рыба подымается, т. е. играет, выпрыгивает из воды. Опытность их в этом так велика, что издали, на расстоянии, на котором уже нельзя ясно различать формы рыбы, во время ее быстрого всплеска, - они по этому всплеску безошибочно узнают не только породу, но и пол рыбы, подобно тому, как опытные охотники узнают птицу по полету. Икряная, говорят они, лишь немного и тихо из воды приподнимается; яловая же очень быстро выскакивает всем телом.

Места, на которых скопляется рыба, называются Уральцами ятовями. На ятови, которую избирает для себя красная рыба, черной уже не бывает, и наоборот. Из красной на ятови всего более собирается осетра, севрюги же и белуги несравненно менее. Ятови эти известны казакам все на перечет и имеют определенные названия. Пока ятовное место еще не покрылось льдом, рыба часто подымается на поверхность и играет, особливо по утрам; по замерзании же его, опускается в глубь, но, по замечанию казаков, не лежит на дне, а держится в небольшом от него расстоянии. Часто казаки, сторожащие рыбу, после покрытия ятовей льдом, пока его еще не занесло снегом и он прозрачен, подползают на животе к самой ятови, стараясь рассмотреть рыбу. Так как на дне ее не видать - они сильно ударяют палкою по льду, от чего она вся поднимается к верху, и как бы прислушивается к шуму, ее потревожившему, ибо поднимается обыкновенно боком, как бы обращая ухо к поверхности льда.

Ятовная рыба выпускает из себя слизь, которая одевает ее тонкою оболочкою, называемою "сленом", или шубою. По мнению казаков, рыба чрезвычайно бережет во всю зиму этот слен, который должен предохранять ее от холода, опасаясь сбить или стереть его с себя. Этим объясняют они необыкновенную тихость и медленность ее движений в это время, так что, даже, когда зацепят ее багром, она весьма мало бьется. Такое состояние рыбы конечно гораздо естественнее объяснить ее сном или состоянием какого-то оцепенения, могущего происходить как от холода, так и от меньшего количества воздуха под льдом, и следовательно от слабейшего дыхания. Во всяком случае, сон этот или оцепенение не очень крепки, потому что, через несколько времени после начала багренья, всегда сопровождаемого большим шумом, рыба поднимается со дна, и начинает медленно расходиться в стороны.

Вся лежащая на ятовях рыба почти совершенно вылавливается в осеннюю плавню и в багренье; та же, которая остается, становится весною, когда лед разойдется, очень бойкою и старается освободиться от покрывающего ее слоя слизи - слена.

Ход рыбы в Урал для зимнего отдыха продолжается с июля по конец сентября, и вошедшая рыба остается в реке всю осень и зиму. Тут нечего следовательно опасаться, чтобы эта рыба ускользнула из рук; поэтому ясно, что, основанные на этом отдыхе, осенние и зимние рыболовства должны иметь совершенно другой характер, нежели весенние, чтo и увидим ниже. Теперь же посмотрим, каким образом получили Уральцы в свое владение весь Урал, значительный участок моря и некоторые особливые льготы, имеющие связь с рыбною промышленностью.

Не входя в рассмотрение того, как и когда появились казаки на берегах Урала, чтo до настоящей нашей цели вовсе не касается, мы остановимся на том положительном факте, что в тридцатых годах прошедшего столетия казаки жили только в Уральске - тогдашнем Яицком городке, и в ближайших его окрестностях. Вся нижняя часть течения Урала тогда еще им, да и ни кому, не принадлежала. Здесь кочевали по левой стороне реки Киргизы, по правой Калмыки, которые друг на друга беспрестанно нападали и друг друга грабили, переходя для этого разграничивающую их реку. При самом же устье Урала существовал, еще за долго до этого времени, Гурьев-городок, и, в четырех верстах ниже теперешнего городка, на месте доселе называемом брантвахтою, был устроен казенный учуг, отдававшейся на откуп. В учуге этом первоначально были открыты с обоих концов ворота, шириною от 6 до 8 сажен, но в последствии они были уничтожены, вероятно откупщиками, и рыба могла проходить в Урал лишь побочными его устьями, в то время многочисленными и глубокими. К этому учугу, а не к уральскому, относится предание, что рыба так напирала на него весною, что должны были разгонять ее пушечными выстрелами, из опасения, чтобы она не опрокинула всей забойки.

Казаков, живших тогда в яицком городке, было до 3.000 способных носить оружие. Они охраняли лишь ту часть границы, которая примыкала к месту их жительства. Главнейший доход свой, подобно тому как и ныне, имели они от рыболовства, которое вероятно распространяли и несколько ниже своего городка, повыше которого тогда уже устроен был учуг, дабы не пропускать вверх рыбы летнего и осеннего входа. Астраханским губернатором Татищевым подан был проект: поселить по Уралу, для охранения его ниже жилищ уральских казаков, казанский драгунский полк и, под его прикрытием, в роде иррегулярного войска, самарских и алексеевских дворян. Проект этот был утвержден резолюциею Кабинета от 21?го генв. 1739 года, но, за некоторыми препятствиями, решение это несколько лет не было приводимо в исполнение.

Казаки, между тем, опасаясь, что эти новые поселенцы будут перелавливать на пути идущую к ним рыбу, подали просьбу, в которой обязывались построить у урочищ Кулагина и Калмыкова яра - по крепости и охранять их, равно как и всю линию вплоть до Гурьева, своими силами, прося лишь, чтоб на этом пространстве не делали предполагаемых заселений, уволили их от посторонних командировок и отворили ворота по обоим концам Гурьевского учуга в 8 сажен ширины каждые.

Как боялись казаки предполагаемого поселения драгун, можно видеть из их просьбы, в которой они говорят: "от такого заселения мы прийдем в крайнюю нищету и разорение, и рыбные наши промыслы, от которых все свое содержание и пищу имеем, и службу отправляем, вовсе уничтожатся, ибо, за таковым поселением, рыба до нашего городка, за тем, что всегда будет пужана, приходить уже не может, и от одного оружейного выстрела, или огнища, или кто не во время хотя одну рыбу поймает - вся на низ уходит". Несправедливость этих слов очевидна, ибо, если такое препятствие, как Гурьевский учуг, рыбы назад не ворочал, и она доходила в достаточном количестве до Яицкого городка, для того, чтобы казаки могли, по собственным же словам, иметь от рыболовства все свое пропитание; то как могла сделать это несвоевременная поимка одной рыбы, один выстрел или на берегу разведенный огонь? Все это - выдумки, имевшие целью отвратить предполагавшееся заселение, которое, действительно, имело бы погубные следствия для казаков, - выдумки, в которых в последствии казаки сами себя убедили. В этом заключается, вероятно, начало мысли, составляющей до настоящего времени коренное убеждение Уральцев, хранимое как завет старины, которой они во всем так твердо придерживаются, что не только судоходство, но всякий малейший шум и даже огонь в домах на берегу Урала, пугают рыбу.

Тогдашний оренбургский губернатор Неплюев, которому весь этот край так много обязан, вступился с своей стороны за казаков, представляя, что предполагаемое заселение по Нижнему Уралу совершенно бы разорило их, тогда как, по его выражению, "такой де сильный, легкий и исправный корпус разорять весьма не полезно". Снисходя к этим просьбам, Императрица отменила резолюцию бывшего Кабинета и, грамотою от 23 апреля 1743 года, пожаловала яицкое войско отворением учуга, наложив на него за это обязанность построить две означенные крепости, Калмыкову и Кулагину, содержать в них по 500 человек гарнизона, сначала ежегодно переменяемого, а потом тут совершенно населить означенное число казаков, и своими разъездами от Уральска до Гурьева охранять границу, недопуская до перебегов, кочующих по берегам реки, Киргиз и Калмыков.

Таким образом, заселение нижнего Урала было для казаков не расширением их владений, которое бы они считали своею выгодою, - а наложенною обязанностью, которую, правда, они сами предложили на себя принять, но только во избежание бoльшего зла - видеть низовья их кормильца, Яика, доставшимися в чужие руки. Вследствие этого, долгое время должны были казаки смотреть на свои низовые крепости и форпосты, как на колонии. Они ревниво надзирали, чтобы от этих низовых жителей не происходило вреда для их метрополии, их коренной отчины - Яицкого городка и, как увидим ниже, сколько могли противились развитию низового рыболовства, особливо же морского. На это имели они отчасти и благовидные доводы, ибо морское рыболовство, устроившееся в позднейшее время, уже не свободным путем обычая и товарищеского согласия, а под влиянием присутственного места, - Войсковой Канцелярии, далеко не носит на себе того характера справедливости и равномерности в распределении выгод, как речное. Подобно тому, как во времена Неплюева жители Яицкого городка желали лучше, чтобы низовья Урала были ничьи, чем ихние, так точно и теперь большинство верховых жителей желало бы лучше, чтобы принадлежащей войску участок моря был ничей, чем ихний, но конечно лучше ихний, чем чужой. Расселение казаков по всему Уралу послужило к их же пользе; конечно и морское рыболовство, давая само по себе значительную прибыль, будучи устроено на несколько других началах, помирило бы с собою большинство.

Стараясь об отворении Гурьевского учуга, Неплюев писал об этом и к Татищеву, подавшему первую мысль о поселении драгун на Урале, желая и его преклонить на свою сторону. Татищев не только согласился с мнением Неплюева, но, принимая в соображение ничтожность выгод, получаемых казною от Гурьевского учуга, доставившего в два года 1740 и 1741 только 5,037 р. 66 коп., предложил отдать учуг казакам вместо жалованья, предоставив на их произвол сломать его, или содержать в свою пользу. Казаки, поняв всю выгоду, которую могло бы им доставить осуществление мысли Татищева, вошли об этом с новою просьбою в Военную Коллегию. Неплюев поддержал их и в этой просьбе, представив между прочим резоны, что гораздо выгоднее будет совершенно отчислить Гурьев от астраханского ведомства к оренбургскому. 25 мая 1752 года получен был указ, удовлетворявшей просьбе казаков, и 16 сентября того же года был заключен в Каммер-Коллегии контракт с Яицким войском, которым с 1 января 1753 года отдан был ему Гурьевский учуг на уничтожение, за ежегодную плату 4,692 р. 691/3 коп. Эту сумму, составляющую на серебро по теперешнему курсу 1,340 р. 77 коп., уральские казаки и доселе вносят в казну. В контракте не приведено причин, почему положено Гурьевский учуг уничтожить, а не отдать казакам в пользование; но можно догадаться, что это было согласнее с желанием войска. В этом же контракте сказано, что, по силе присланного из Сената указа, запрещается казакам ловить рыбу при Гурьеве городке и близ оного, где производился лов во время казенного управления.